Закрыть глаза и повторять, как мантру:
«Всё хорошо! OK! Халва, халва…»
Стать оптимистом, осмеять Кассандру,
Раздерибанить душу на слова…
В клочки живую память разорвать,
И с радостным лицом маршировать.
Архив рубрики: Совесть
ЖЕРТВЫ
Словно бабы на кухне
коммунальной орут:
«Чтоб вы сдохли!», тряся кулаками.
Мир взорвётся и рухнет.
А ведь был общий труд,
общий мир был, косою на камень
налетевший на чью-то
самостийную спесь,
расколовшийся на половины.
Где-то гимны поются
в честь свободы, но есть
сотни жертв той свободы. Невинных.
ОТРЕКШИМСЯ
Вот кто-то пишет: «Больше не хочу
я зваться русским. Проклята Россия.
Народ, что присягает палачу,
нам чужд: мы чище, лучше, мы — другие.»
Внимательно читаю до конца
гимн самоустранения. И комом
вдруг в горле память — сын, мол, за отца
не отвечает. Как это знакомо!..
О ЛЮБВИ
«Люблю отчизну я». Звучит свежо, не правда ли?
Люблю я родину. Взаимности не жду.
Она могучая, фасадная, парадная,
Но не за это я навстречу ей иду.
Страна родная, ты пойми меня, пожалуйста,
Мне не милы твои седые небеса.
Я просто женщина, и я люблю из жалости
Твои огромные больные телеса.
Ты подурнела в грязных лапах победителей.
Ты им поверила. Блажи и славословь.
А я не верую в безгрешие властителей,
И недоверие сильнее, чем любовь.
БЛИКИ
Блики солнца в медленной воде.
Летний вечер дышит тишиной.
Мир, тепло и музыка везде —
В воздухе и в небе надо мной.
Ночь настанет. Медленно взойдёт
Звёздный бесконечный хоровод,
И своей дорожкой проплывёт
Лунный диск над сонной гладью вод.
Но покоя сердцу нет и нет.
Лишь одно тоску прогонит прочь —
Миг, когда опять шепнёт поэт:
«Как тиха украинская ночь…»
УСНУВШАЯ ЛЮБОВЬ
Любовь умоляла, Любовь рыдала,
Просила у Смерти — остановись!
И Смерть соглашалась. И Смерть кивала,
И шансы давала Любви на жизнь,
И песни про счастье играли трубы,
Баюкая ложью легко, тепло…
В котомке у Смерти драконьи зубы,
Но время посева не подошло.
Любовь утомилась и сладко дремлет,
И Смерть торжествует — пора, пора!
И зубы драконьи падают в Землю,
И ненависть всходит за ратью рать.
ГОСТЬ
«Дело врачей». Эпизод
Он к нам вошёл, немного суетясь,
Оглядываясь, сел. И торопливо
Заговорил: «Ушли Вы не простясь,
Ах, как обидно! Как несправедливо!
Вас обвинили в полной ерунде!
Коллеги верят Вам! Я тоже верю…
Простите, здесь прослушки нет нигде?»
И покосился, дёрнувшись, на двери.
Молчала я. К коленям сын приник.
Мой муж, худой, с печальными глазами,
Смотрел на гостя в этот страшный миг
Почти что с благодарными слезами.
«Вы верите мне? Правда? — он спросил —
И Вы меня поддержите, коллега?»
Наивный мой, еврей всея Руси,
Он ждал ответа, как голодный хлеба.
Гость прошептал: «Простите, я пришёл
Лишь для того, чтоб выразить… поймите…
Я знаю, что молчать нехорошо,
Но мать-старуха… дети… извините!
Скажу хоть слово и в любой момент…
Вы поняли меня?!» — «Да-да, ну что Вы,
Я понимаю», — мой интеллигент
Лишь голову склонил, на всё готовый.
А через день остались мы вдвоём
С трёхлетним сыном. Где-то в горле, близко
Стучало сердце бедное моё
Про десять лет без права переписки.
Ну вот и всё. Потом я умерла.
Сын вырос в детском доме, полный злости
На нас с отцом…
А клевета была
Подписана рукой ночного гостя.
СУДНЫЙ ДЕНЬ
Что ни день, то траур,
Белкой в колесе.
Не осталось правых.
Виноваты все.
Всем одной монетой
Отсыпают боль.
Тонет в ней планета,
Тонем мы с тобой.
Фактов и теорий
Мусорная пыль.
На весах историй
Вымысел и быль.
И уже маячит,
Скалится война.
У слепых и зрячих
Выгода одна —
Сгинуть в чёрных травах,
В кровяной росе.
Не осталось правых.
Виноваты все.
УЧЁНЫЙ
В роговых очках физик старенький,
Поколение недобитое,
Вспоминал, как жил после Сталина,
Токамак свой первый испытывал,
Всё твердил, что жил, мол, по-ленински,
Что мечта была, как протон легка…
Хлопнул стопочку «менделеевской»,
Хрустнул яблочком, сорт «ньютоновка».
Хорошо ему, дальнозоркому,
Всех вождей своих пережившему,
Одиночке, пьянице горькому,
Хрен на этот мир положившему…
НЕ МОЛЧИ
Хочешь правду? Всякое лечение
Вовсе не бесплатно, дорогой.
Просто был ты на обеспечении,
И платил не ты, платил другой.
Он, другой, придумал декларацию:
«Если заболеешь, заплачу
За осмотр, анализ, операцию
И за консультацию — врачу.»
Он, другой, гарантом Конституции,
Он твоей бронёй по жизни был.
А потом пустился в проституцию
И тебя, беднягу, позабыл.
Он, другой, забыл про обязательства,
Он, другой, не платит по счетам.
В общем, изменились обстоятельства,
И теперь платить ты должен сам.
За осмотры и за назначения
Заплатить придётся самому.
Больше нет бесплатного лечения.
Все вопросы, дорогой, к Нему.
Он зовётся властью государственной.
На твои проблемы наплевав,
Изменив Закон рукою царственной,
Он опять попрал твои права.
Знай, из тупика материального
Не помогут выбраться врачи.
Обличай виновника реального.
Главное, товарищ, не молчи.
ПИСЬМО ГОСПОДИНУ ПРЕЗИДЕНТУ ОТ РЯДОВОГО ВРАЧА МОСКОВСКОЙ КЛИНИЧЕСКОЙ БОЛЬНИЦЫ
А мы в выходные песенку придумали. Ага. Этакий медицинский фольклор.
Поётся под гитару, в компании коллег, негромко, без эмоций. Не слёзно, не жалостно, без всякой надежды в голосе, без патетики и прочих розовых соплей.
Как называется? Не придумали. Ну, пусть называется, например, —
«ПИСЬМО ГОСПОДИНУ ПРЕЗИДЕНТУ ОТ РЯДОВОГО ВРАЧА
МОСКОВСКОЙ КЛИНИЧЕСКОЙ БОЛЬНИЦЫ». Как-то так. Не суть.
«Господин Президент! Так случилось, что я Вам пишу
Про своих пациентов, лишённых законного права
На бесплатную помощь. Себе ничего не прошу.
Да, зарплаты упали, но это всё мелочи, право.
Господин Президент! Если что-то зависит от Вас,
Постарайтесь управиться с этой растущей лавиной.
Если Вам не совсем безразличен мой город — Москва,
Обратите внимание на беспредел с медициной.
Господин Президент, понимаю, пустеет казна.
Понимаю, как дорого стоила Олимпиада.
И у Крыма, конечно, была дорогая цена.
Но оплачивать жизнями эти победы не надо.
Закрывают больницы. И «скорой» отдали приказ
Не везти пациентов в московские стационары.
Установка сегодня — отказ. И ещё раз — отказ.
Оставляют без помощи самых тяжёлых и старых.
Вы, наверное, слышали: жизнь не имеет цены.
Но работу мою называют сегодня «услугой»,
И мои пациенты последние деньги должны
Отдавать за лечение, или пропасть от недуга.
Господин Президент! Медицинской статистики нет.
Вам фальшивые цифры сдают и фальшивые нормы.
Вы проверьте, пожалуйста, если не верите мне,
Как работает то, что красиво называли «реформой».
Господин Президент! Здесь, в столице огромной страны,
Не хотят облегчить муки тех, кто страдает от боли.
Инвалиды проблемные нашим властям не нужны.
Для циничных чиновников это балласт, и не боле.
Мы с врачами-коллегами письма писали не раз,
Что нельзя игнорировать паллиативную помощь.
Что поделаешь, — письма врачей не доходят до Вас.
Вместо Ваших ответов — в отписках бессмысленных тонешь…
Господин Президент! Не питая иллюзий давно,
Понимаю, ответа не будет. Письмо затеряют.
Вы его не прочтёте. Но я Вам пишу всё равно,
Чтобы сделать хоть что-то для тех, кто мне жизнь доверяет.»
Повторяю, коллеги, поётся спокойно, без эмоций. Это просто песня. И всё.
Про гражданскую позицию
Отразится ли, не отразится ли,
этот опус на мне, всё равно,
я скажу о гражданской позиции,
хоть о ней говорить мне смешно.
После митингов и нелояльности,
от «лояльных» слыхала не раз,
что неплохо бы чтить бы формальности
и не лезть на рожон, напоказ,
что позиция, дескать, гражданская,
это право моё, спору нет.
Но права — не сапожки испанские —
отчего ж так тесны они мне?
Всё грозили мне вежливо пальчиком,
призывали молчать да кивать.
Стал вчерашний начальник пай-мальчиком,
От киваний болит голова.
Каждый сам, сообразно с традицией,
сформулировать может вполне,
что он мнит под гражданской позицией,
не задумываясь о цене.
Нас, в душе, стервецами и стервами
окрестив, чтоб сломать нашу суть,
вы, воззвав к «камасутрости» термина,
неугодных стремитесь нагнуть.
Вам послушных, без спеси и гонора
Подавай в ваш редеющий полк!
Жаль, никто из лояльных в День донора
Не исполнил гражданский свой долг.
ТЕРМИНЫ
Я о терминах, ладно, сегодня скажу?
Мне судить не по чину, и я не сужу,
Но, бывает, от ваших ударов дрожу,
Подчиняясь животному чувству…
Ну а вам-то не страшно, вот так, сгоряча? —
Офицера — фашистом, убийцей — врача,
Колорадами — русских… И шашкой сплеча
Изрубить неугодных в капусту.
Дорогие, скажите, я, может, глупа,
Но запуталась вдруг — где народ, где толпа,
И кого у позорного хлещут столпа —
То ли ирода, то ли мессию…
Я люблю Украину и Родину. Что ж,
Пусть мне обе всё глубже вонзают свой нож,
Кто-то в грудь, кто-то в спину, и не разберёшь…
Боже, Боже, помилуй Россию…
АВТОЗАК
Вот оно, свято место,
что не бывает пусто…
Эк там, однако, тесно,
если набьётся густо.
Как ты щедра, отчизна! —
В спину ногой пихая,
бьют нас, во имя жизни,
новые вертухаи.
Брат убивает брата…
Нету стези святее…
Лобное место свято,
что-то давно пустеет.
ПУТНИК. XXI ВЕК.
О чём страдаешь,
ты, всадник пеший?
Куда шагаешь?
Камо грядеши?
Все пали кони.
Всё круче тропы.
Они, ты понял, —
лучи Голгофы.
Легко, неспешно,
без сожаленья,
идёшь, безгрешный,
на искупленье.
Босой, без рясы,
стезёй проклятой,
от пятой расы
к колонне пятой.
ДЕНЬ ДОНОРА
Вам ненависть не поселить во мне
своею пропагандою постылой.
Да, знаю, нынче правда не в цене,
но я своих корней не позабыла.
Я русская, но дед мой был башкир,
грузин прапрадед, украинка бабка.
На вас, кто рушит внутренний мой мир,
горит неправда, как на воре шапка.
Вам наши души не продать в бордель.
Я — донор, вы не справитесь со мною.
Я кровь, как генетический коктейль,
раздам родне, израненной войною.
Чтоб в братьях семиюродных моих
угасшая почти любовь друг к другу
вновь родилась, спасая память их,
я, донор, им протягиваю руку.
ПОСТОЙ!
Миленький, зачем ты рвёшься к власти?
Что тебя, хороший мой, влечёт?
Наверху особенные сласти?
Там теплее солнышко печёт?
Власть опасна. Хохоча, поднимет
И обрушит, раздавив судьбой.
Прежде, чем начать рулить другими,
Научись рулить самим собой.
ВРЕМЯ ОТСТОЯ. ПЕСНЯ.
Покажет время, был ли прав,
Тот, кто наивное «вчера»,
Презрев всеобщее «ура»,
Достойно прожил,
И не смешон ли атеист,
Сухарь, прагматик, моралист,
Чья жизнь, как типографский лист, —
Мы знать не можем…
Смолчи — за умного сойдёшь,
Солги — в цене сегодня ложь,
Жмись к власти — дольше проживёшь.
Усни в отстое.
Но помни, где-то там, не тут,
Однажды будет высший суд,
Где взвесят и соотнесут,
Чего ты стоил.
Там — справедливости хвала! —
Оценят каждого дела,
И зазвонят колокола
Над новым веком,
Чтоб звоном праведным своим
Поведать правнукам твоим,
Как прадед жил, и был каким
Он человеком.
ПЕШКАМ, ПАСТУШКАМ И КУХАРКАМ. С СОЧУВСТВИЕМ.
Шекспировский театр… Наш мир людей…
Солдатики, пастушки, трубочисты…
Никто не виноват. Борьба идей.
Есть примы, есть герои, есть статисты.
Наш круг ролей не писан на роду,
Амбициям не властвовать талантом,
И, если с «тся» и «ться» ты не в ладу,
Не станешь в филологии гигантом.
Но не грусти. Ведь мир, в конце концов,
Высокие идеи в прах развеет.
Сомнения — удел для мудрецов.
Дурак уверен в том, что всех правее.
Но дура пострашней, замечу вам,
Как пешка, возмечтавшая однажды
Пройти в ферзи, — пойдёт по головам.
Остановить её готов не каждый.
Не стоит сторониться, господа,
Кухарок, продирающихся к власти.
Вот он, театр, где можно иногда
Понаблюдать шекспировские страсти!
Фальшивые слова их режут слух.
Их истины — враньё и трафаретство.
Шагают в шлейфе из навозных мух,
Во имя цели не стесняясь в средствах.
Различен мир шутов и королей
Свободой чувств и мыслей, ритмом слога.
Отмечено, нет маленьких ролей,
Но маленьких актёров есть премного.
Фреска Микеланджело
Шестнадцатого века
изысканный лубок:
десницу к человеку
Всесильный тянет Бог,
Но человек ленивый
Надежды обманул —
Творцу, с усильем мнимым,
Свой палец протянул,
И руки не сомкнулись,
И тьмой проникся свет,
И ангелы заснули
На миллионы лет,
И замыслы угасли,
Забытые Творцом.
От нас ли, не от нас ли
Он отвернул лицо…
Да мы и не заметим,
Как было уж не раз,
Что Бога нет на свете,
Что он покинул нас.
Тебе ведь нету дела
До Бога, человек.
Сикстинская капелла.
Наш двадцать первый век.