Что могут сделать врачи для человечества?..
Объединиться против войн, против всего, что вредит жизни на Земле.
Коллеги, это не утопия. Это тот единственный путь, который даёт человечеству шанс выжить.
… и что ни год, то новая война,
и что ни год, то новые солдаты
уходят в бой, а жизнь — она одна —
была одна, и ты поймёшь когда-то:
не велика у вечности цена —
не жизнь, не смерть, а две конкретных даты,
меж них твой путь и, брошенный куда-то,
пустой грааль, что ты испил до дна…
Хочу на остров, где на дремлющем вулкане
Леса тропические влажны и тихи,
Где каждый вечер тонет солнце в океане…
Лечить туземцев и придумывать стихи.
Я полагала, что Господь
Мне дал свободы, хоть щепоть,
Я полагала, что свободна выбирать я.
Казалось, между «да» и «нет»
Всегда есть правильный ответ,
Для всех единый, потому что люди — братья.
Но оказалось всё не так,
Свободы нет ни на пятак,
Однако выбор есть у нас на самом деле:
Но этот выбор, ох, не прост,
Закрыт ответ и стёрт вопрос,
Мы выбираем цель и жертву ради цели.
Здесь вместо «да» и вместо «нет»
Есть на семь бед один ответ,
Стоишь, задумавшись, как на распутье витязь,
Коня не хочется отдать,
Себя не хочется продать,
Эй, небеса, хотя бы знаком отзовитесь!
И знак явили небеса,
Да так, что вспыхнули леса,
Теперь назад мне всё равно дороги нету,
Придётся жертву выбрать мне,
Вот я уже не на коне,
Вперёд без верного коня иду по свету.
Но снова камень впереди,
Вновь выбирай, потом иди,
Теперь мой выбор между телом и душою.
Могу я душу заложить,
При этом тело будет жить.
Сберечь ли душу? — Есть сомнение большое.
Я рассуждаю по уму:
Душа без тела ни к чему,
Мой выбор сделан,
он, конечно, в пользу тела.
Мне дальше надо бы идти,
Но нету компаса в пути —
Душа, не выбранная мною, улетела.
Да, я теперь довольна всем,
Но нету выбора совсем,
Стою без выбора, бессмысленно и пресно.
Ведь тело — это только прах,
А небесам, увы и ах,
Общаться с прахом —
ну совсем не интересно.
Работалось от сердца и жилось,
И было, что любить и чем гордиться.
У нас в больнице, так уж повелось,
Всегда цвели цветы и пели птицы.
Здесь год за годом тысячи больных
Лечились, согревались, оживали,
И, много клиник повидав иных,
Оазисом больницу называли.
Нам верилось, что, если мы нужны,
Ничто наш мир прекрасный не разрушит.
Нам верилось… Мы были так смешны.
Спасая тело, не спасают душу.
Наш город, весь распроданный давно,
Оазисы бетоном заливает.
Приносит больше денег казино,
Чем старость, что в болезнях доживает.
Доход приносят банки, нефть и газ,
Земля, машины, ресторанный ужин
И рабский труд, освоенный у нас.
А человек больной — кому он нужен?
Поскольку нет доходов для казны,
Кому они нужны, больницы эти?
Смиритесь, люди, если вы больны,
Скорей умрите. Народятся дети
Здоровые. От качественных пар
Рабов здоровых. И придут на смену
Родителям, что, выпуская пар,
Шипят, что, мол, нужны нам перемены.
А перемены вовсе не нужны.
Одно лишь нужно знание простое:
Бесценна жизнь. Ей просто нет цены.
Пред нею — всё дешёвка, всё пустое.
К вам знание однажды снизойдёт,
Что человек лишь добрым делом вечен.
Пусть пелена сомнений упадёт,
И пусть ваш выбор будет безупречен.
Оазисы пробьются сквозь бетон,
И солнцем первый лист озолотится,
И доброты раскроется бутон,
И будет жизнь, и возвратятся птицы.
Свой путь слезами не кропи,
Не говори, что всё напрасно.
Ещё немного потерпи,
И будет, будет жизнь прекрасна!
Не веришь? Правильно, не верь.
Умом Россию не прославишь.
Здесь брат — не брат, а лютый зверь,
Которого ты позабавишь.
Не прячь, пожалуйста, глаза,
В них дремлет твой усталый разум.
Пора нажать на тормоза
И всё понять единым разом.
Ты слышишь? — где-то валят лес,
Во славу Родины и флага,
И множится кровавый плеск
В горниле вечного ГУЛАГа.
У Бога чуда не проси,
Он сладость жертв не забывает.
Царевичей по всей Руси
Во имя жизни убивают.
Здесь знают цену лживых слов,
Здесь пьют и бьют, не зная меры,
Здесь вечевых колоколов
Боятся больше, чем холеры.
Здесь Родины тяжёлый дух.
Здесь спят в могилах братских деды.
Здесь красный на заре петух
Нам кукарекает победу.
Британское предание гласит: пока живут в Тауэре вороны, жива Англия… К чему это я?
Жил попугайчик с нами много лет.
Ему в больнице хорошо жилось.
И даже СЭС всегда ему привет
Передавала. Так уж повелось.
С ним мир казался чуточку светлей.
Он просто жил. Не трогал никого.
И пациентам было веселей
От щебетанья милого его.
Как талисман, пушистый и живой,
Противовес душевной пустоты,
Жил попугай в больнице городской,
Кусочек неба, символ доброты.
Все пациенты, сёстры и врачи
Искали в нём спокойствия и сил.
Жил попугай. Он ярок был и чист,
И этим серость тусклую бесил.
Да, если серость получает власть,
Она боится яркого всего,
И убивает, и глумится всласть.
Жил попугай. И больше нет его…
… так занят был собой, 
что постоянно
читать её страницу забывал,
где каждый день,
без просьб и без упрёков,
она писала о любви к нему…
Он медленно привстал навстречу мне,
И опустился в кресло, взглядом целясь.
Под ликом Президента на стене
Ещё один портрет — «Железный Феликс».
Холодное движение руки.
Холодный бас, сочащийся всё тише.
«Вы так миниатюрны и хрупки!
Я представлял Вас, знаете ли, выше .
Я Вами восхищаюсь, как врачом,
Я Вашими стихами очарован.
Вы мужественны. Всё Вам нипочём.
Желаю, чтобы были Вы здоровы
И живы. Да, я Вами поражён.
Таких, как Вы, я не встречал, пожалуй.
Мой Вам совет: не лезьте на рожон.»
И снова этот взгляд, подобный жалу.
Сжимались два тяжёлых кулака,
Скрывая жажду рук. Они хотели
На шее, что прозрачна и тонка,
Сомкнуться, чтобы жизнь в упрямом теле
Угасла. На прощанье руку он
Мне подал ледяную, как у смерти,
И прошептал, изобразив поклон, —
«Был счастлив познакомиться, поверьте.»
Проспект Олимпийский. Стекло и бетон.
Трамваи. Бульвары. Мечеть. Стадион.
Зеркальные окна. Вращенье дверей.
Игрушечный домик Театра Зверей.
Вдруг, в этот прекрасно отлаженный хор,
Фальшивою нотой — больничный забор.
Стена обвалилась. Ржавеет засов.
Чернеют глазницы пустых корпусов.
Больница, во имя «высоких идей»,
Закрыта. Здесь раньше лечили людей.
Лечили бесплатно. Об этом забудь.
А люди… Они проживут как-нибудь…
Иные заплатят. Иные, увы,
Уедут навеки из милой Москвы.
А я не уеду. Здесь дом. Здесь друзья.
Здесь дети и внуки. Здесь мама моя.
Выслушай. Это бывает так.
Вместе со мной войди в эту реку.
Просто представь, что диагноз «рак»
Выставлен близкому человеку.
Ранняя стадия. Шансы есть.
Ты всё возможное сделал сразу.
Как же чудовищна злая весть
Про отдалённые метастазы…
Все показатели говорят,
Что этот бой тебе не по силам.
Ты перепробовал всё подряд,
Ты показал его всем светилам…
И ситуация такова,
Что, от бессилья кулак сжимая,
Ищешь ты «правильные» слова
Лжи. Для того, кто всё понимает.
Врёшь во спасение, врёшь любя,
Оптимистично, фальшиво, слабо,
Врёшь малодушно, щадя себя,
Ночью в подушку скуля, как баба.
Он понимает, и знаешь ты,
Время сжимается круг за кругом,
Чёрное логово пустоты
Вас навсегда разлучит друг с другом.
Всё это было, и всё прошло.
Мы утаили совсем немного:
Как остающимся тяжело,
Как уходящему одиноко.
Эту правду простую
В который раз
Я опять сегодня пойму:
Свято место пустует,
И вместо Вас
Не занять его никому.
В унисон Вашей мысли
Вращалась Земля,
Пела, радовалась, цвела.
И не ради корысти,
А пользы для
Вы вершили свои дела.
Где-то в звёздной лавине
Парад планет.
Наша память — кадры кино.
Антипод у любви — не
Ненависть, нет:
Равнодушие, только оно.
Круговерти столичной
Привычный темп.
Водка пьётся легче, чем квас.
Ваша внучка отлично
Танцует степ,
Она так похожа на Вас…
………………………………………………………..
Если боль нестерпимую 
долго терпеть,
Человек превращается
в зверя.
Он научится выть,
он разучится петь,
Перестанет молиться
и верить,
Из протянутых рук
тех, кто хочет помочь,
Он уже не напьётся
ни разу,
Он ослепнет от боли,
и вечная ночь
Озарит его раненый
разум.
Он без криков и слёз
перейдёт Рубикон,
Мысль его станет глубже
и шире,
И постигнет он
жизни великий закон,
Самый сильный закон
в этом мире:
Человек одинок. «Каждый сам за себя».
Боль уйдёт, если жить, никого не любя.
СОНЕТ
Нет, Родина — не люди, не земля,
не наш родной язык, не суп с грибами,
не шум берёз, не стоимость рубля,
не запах хлеба, нет… Лишь только память
о радостях, о боли, о войне,
о прадедах, о зверствах и победах,
о личном отношении ко мне,
о ею данных клятвах, общих бедах,
о материнской нежности и лжи,
о вечере на Волге, тихом, летнем,
о первом поцелуе в поле ржи
и о её предательстве последнем,
с которым не смогу прожить и дня.
Вот, Родина что значит для меня.
_______________________________________
Мы можем долго говорить
Про память детства, запах снега…
Но, чтобы Родину любить,
В ней надо видеть alter ego
И безгранично доверять,
И в ней собою воплотиться,
И точно знать, что всё не зря,
Поскольку я — её частица,
И всею кожей понимать,
Что в вечной суете и смуте
Мне Родина и вправду мать,
Не на плакате, а по сути,
Что верит безгранично мне,
Как я ей верила все годы,
Что можно встать спина к спине,
Чтоб вместе отражать невзгоды,
И не искать в признаньях ложь,
И знать, что я нужна ей тоже,
И понимать, что в спину нож
Друг другу мы вонзить не можем.
— Вот Родина…
_____________________________________
Дорога пройдена. Родник святой воды
Иссох до капельки. Несутся кони мимо.
И только Родина ударами под дых
Напоминает мне, что я ещё любима,
И повторяет мне: «Терпи, терпи, я — мать,
И лик мой чист и свят под маскою личины,
И будь любезна благодарно принимать
Мои удары, как блаженство, до кончины.»
— Вот Родина.
Как интересно Вы рисуетесь,
Ваш взгляд на мне, как на магните.
Зачем Вы мной интересуетесь?
С какою целью, извините?
В ответ — растерянность, смущение
И взор потупленный, невинный:
«Какие, доктор, ощущения
От реформаций медицины?»
Ах, ощущения прекрасные!
Реформа нас переменила,
Мы научились быть бесстрастными
И возмущаться в четверть силы.
Ни отоспаться, ни потрахаться,
Но жить намного веселее!
Нам очень нравится барахтаться
С петлёй, затянутой на шее,
И в ритме вечного субботника
Бараном биться о ворота.
А впереди — День медработника
И летнего солнцеворота.
Прокручен день, как старое кино,
Родное, чёрно-белое до боли.
Предмайский ливень отстучал в окно.
Больничный суп, без перца и без соли,
Оставшийся на донышке котла,
Задумчиво глотаю. Предо мною
Проходит время, взмахами весла
Над Летой, именуемой Весною.
Клён молодой, рогатый, как олень…
Из лужи пьющий, воробей-бездельник…
Безвременье… Предпраздничная лень.
На пятницу похожий понедельник.
Подошёл. Склонился. Голос пресный.
Мимо — толпы из аудиторий.
«Знаете, а Вы мне интересны.
Безо всяких генденрых историй.
Я поклонник давний лекций Ваших.
Есть в них пряность. Слушать Вас не грустно.
Остальные кормят манной кашей,
Может и полезно, но не вкусно.
Словом, разгоняете Вы скуку
С первого аккорда до финала.»
Уходя, поцеловал мне руку.
Кто он был, я так и не узнала…
Вчерашний снег, как боль моя, растает.
Вчерашний день не повернётся вспять.
Журавлик мой весною прилетает
И улетает осенью опять.
Из рук моих он кормится охотно,
Но не даёт погладить и обнять.
Такой прекрасный и такой свободный,
Он так легко летает без меня.
Журавлик мне морозной ночью снится,
А он гнездо за океаном вьёт…
Но как же нежно за окном синица
Весь год мне песни о любви поёт.
Пусть ничего я, глупая, не знаю,
Пусть без меня вращается Земля…
Да, мне синица, тёплая, ручная
В сто раз милей чужого журавля.
Я иду на работу. Рассвет уже брезжит.
День заметно растёт в феврале.
Снег скрипит под ногами, неубранный, свежий,
Тихо тени плывут по земле.
Из заснеженных крон возле нашей больницы
Птиц невидимых трели слышны.
Это зяблики или, быть может, синицы
Репетируют встречу весны.
Новые нормы, пряник и кнут,
Жжёт новостная лента —
Доктор, скажите, сколько минут
Дать Вам на пациента?
Чтоб осмотреть, расспросить, понять,
К истине подобраться,
Всё сформулировать, записать…
Хватит минут… двенадцать?
Или пятнадцать? Вам сколько дать?
Что-то мне не до смеха.
Сколько имели минут тогда
Боткин, Тареев, Чехов?
Жизнь не измерить в минутах, нет.
Время нас всех рассудит.
Quantum satis. Вот мой ответ.
И другого не будет.
Мы пили и пели с друзьями вчера,
Мы год провожали старый.
И кончики пальцев болят с утра —
Давно не брала гитару.
Мы все будем вместе. А может, нет…
Наш путь в неизвестность длится.
Но греет мне сердце надежды свет
На ваших усталых лицах.