Так отчаянно смел ваш разум,
Дерзость мысли быстрой нова,
И в готовые штампы — фразы
Не уложены ваши слова.
Но Икарам, легко и свободно
Воспаряющим к небесам,
Приготовлены клетки — догмы,
И не место в них чудесам.
Мы ведь тоже когда-то летали,
Только в клетках с крыльями тесно —
Мы как старый хитин их бросали,
Выбираясь из куколки детства.
Больше нет у нас слов — есть фразы,
Нашу мысль от земли не поднять.
Эх, родиться б червями сразу,
Чем во сне и теперь летать !
Мы все бояться стали доброты,
Как слабости, которой нету места
В мельканье торопливом жизни тесной,
Исполненной душевной пустоты.
Зачем мы убегаем от себя,
Упрямо никого не понимаем ?
Страдая, ненавидя и любя,
Мы маску равнодушья не снимаем.
Давайте вместе вырвемся из тьмы,
Порывы и желанья не скрывая,
Чтоб не сказал никто, что жили мы,
За сдержанность бездушье выдавая.
Я уезжаю. И цветным мелком
Пишу тебе «прощай» на стенке дома.
Взбегу по теплым доскам босиком
На палубу последнего парома,
Махну пустому берегу рукой,
Застывшему в предчувствии разлуки.
Сегодня я, спасая твой покой,
На свой покой накладываю руки.
Мы каяться в содеянном должны,
Но, Господи! — какое униженье —
Увидеть в лике праведной луны
Свое рыдающее отраженье.
Серое небо. Белые стены.
Корни деревьев — старые вены.
Мертвые листья. Голые сучья.
Лапы вороны — черные крючья.
Помню, что было. Знаю, что будет.
Было — любила. Будет — забудет.
Будет палата, белые стены,
Красные точки в коже над веной.
Будет дорога ранней весной…
Нет, будет раньше. Это за мной.
Не суждено той ночи повториться —
С холодным ветром, проливным дождем
Она ко мне явилась синей птицей,
Крылатым счастьем в облике твоем.
За что же мне так много? Это слишком!
Я даже не мечтала о таком!
А маленький продрогший городишко
Завидовал и плакал за окном.
Наутро стаи облаков, как вата,
Впитали дождь и холод унесли.
А счастье было легким и крылатым —
Вспорхнуло и растаяло в дали.
Когда мечтаешь счастье удержать,
Ему не бойся крылья обломать.
Иные бабы, свой познав удел,
В отчаяньи заламывают руки,
А я благословляю близость тел
Во имя эфемерности разлуки!
И, в сущности, какая чепуха,
Зовется то распутством иль любовью.
Да нет такого смертного греха,
Который в родах я не смою кровью!
Пройдет пора ханжи и подлеца,
Но будет жить Великая Природа
И будет воплощаться без конца
В святом инстинкте продолженья рода.
Зачем, былую грусть храня,
Во мне ты ищешь не меня?
И не находишь. И глядишь с тоскою мимо.
Зачем нам вместе так легко?
Мы друг от друга далеко,
Но время связывает нас неумолимо.
Как глупо, в сущности, идти
По тупиковому пути,
Отлично зная, что конец не за горами.
Но я иду, и ты идешь,
Чтоб свергнуть маленькую ложь,
Которой, кажется, поверили мы сами.
Колдовала метель, кружила,
И, в волшебном своем вращеньи,
Из снежинок образ сложила —
Чудной девочки воплощенье:
Белокура и белокожа,
Голубые, как льдинки, глазки,
Оказалась она похожа
На Снегурку из детской сказки.
Но, смотрите, она живая,
Не бегущая прочь от лета,
Вся горячая, огневая,
С сердцем, полным любви и света.
И пускай останется тайной
Этой женщины год рожденья,
В ней сверкает, живет, не тает
Чудной девочки воплощенье.
Как ни печально, милый,
Только все уже было.
Было до нас с тобою,
И называлось любовью.
Это, конечно, счастье,
Сердцем в тебя стучаться,
Но за ночами — рассветы,
Значит, пройдет и это.
Я Вам кажусь беспомощной и слабой,
Как белочка у жизни в колесе.
А я — простая спятившая баба,
Которой надоело жить как все!
Придумала, что может быть иначе,
Что жизнь — не только пошлая возня.
Но знаете, я даже не заплачу,
Когда Вы завтра бросите меня.
А послезавтра, наконец, поймете,
Как Вам со мной чертовски повезло.
Но время вспять уже не повернете,
Я не вернусь, себе и Вам назло.
Началось. Во время застывшее
Стрелки врезались, как ножи.
Я уже не живая — бывшая,
Этот зной нельзя пережить.
Сквозь июльский воздух расплавленный,
Как сквозь сердце мое, плывет
Твой серебряный самолет —
Расставанья кинжал отравленный.
Мне заглянуть уже не страшно
В прошедший день,
Где огонек любви вчерашней
Дрожит сквозь тень,
Где, бесконечные упреки
В себе тая,
Дает банальные уроки
Судьба моя,
Где по чудовищной спирали
То вверх, то вниз
Лечу. А крикнуть не пора ли —
«Остановись!»?
Одолевают, хоть Вы не поэт,
Вас рифмы на мыслительном этапе?
Сочувствую, поскольку Вас на свет
Произвело лихое племя Тапи.
Где взять героя на гнедом коне,
Который бы, вкусив небесной манны,
Помог и человечеству и мне,
Остановив бесчинство графомана?
Заткнуть фонтан — труд очень непростой,
И в прозе не сыскать отдохновенья.
Сплошные рифмы в голове пустой:
Куда не плюнь, повсюду вдохновенье.
Скорее наказание, чем дар,
Что крепко осознал Иван Бездомный.
Ведь Муза, забодай её комар,
Звенит в башке и днём и ночью тёмной.
Возможно, психиатр бы нам помог
Не тяготиться этою заразой.
Но даже он бы разломать не смог
Сплошные зарифмованные фразы.
Христос воскресе!..
И встают из кресел
Не знавшие молитвы и поста.
Христос воскресе!..
Мир сегодня весел,
И снова миром правит суета.
Весна в невинной зелени балует,
Щекочет почки солнечным лучом,
И сладко-сдобно-липки поцелуи,
Пропахшие пасхальным куличом.
Христос воскресе!
Бабы тесто месят,
А в доме — чистота и тишина…
Воистину, воистину воскресе!
И снова май. И кончилась война.
ПАЦИЕНТАМ.
Дорогие неумеренные люди,
Не ищите злобных монстров во врачах!
Не надейтесь — уговаривать не будем
И подглядывать не станем при свечах.
Есть у нас, врачей, задача поважнее:
Исцелять самовлюблённые тела.
А вот души исцелять мы не умеем,
Если истина до душ не снизошла.
Мы не стражи вам, не няньки и не судьи,
Наша цель — предупреждая, защищать.
Только сами вы вершите ваши судьбы,
В наслаждениях бессмертие ища…
И умеренность придёт, и осторожность
К тем, кто празднует сегодня беспредел.
Сок желаний пересохнет в невозможность,
И придётся оказаться не у дел…
Ах, какой аромат
в экзотическом этом краю!
А в душе, как «Сангрия»
бродит сладостный яд,
и пронзает всю сущность твою
эйфория!
И проносятся дни…
О, колибри! Ах, пальмы! Жара!
Ты — улыбками светишь…
Пой, танцуй и звени,
но однажды, проснувшись с утра,
Вдруг заметишь:
аромат здесь не тот…
и коричневых нет воробьёв…
Да и лица — другие…
Вот тогда и придёт,
и наступит на горло твоё
ностальгия.
Сегодня я — сторонник многоточий,
Сомнений, что, как гири, не легки.
Эмоций строй навстречу мне заточен,
И знаков восклицательных штыки
Впиваются в слова мои и имя
За пару несогласных слов, увы.
Других лишая права быть другими,
Чем лучше тех, других, скажите, вы?
Кого же слушать, если уши воском
Заклеив, мудрый слышит лишь себя?
Кого читать? Философ стал подростком
И скачет, тупо в дудочку трубя.
Кому же верить, если даже кроткий,
Отринувший неверие и тьму,
Постит с самовлюблённостью кокотки
Свой домысел, как истину саму?
Я так люблю загорать,
Что часто меры не знаю.
Порой до боли сгораю,
Но жажду солнца опять.
Люблю касанья воды —
Холодной негой по коже.
Себя опасно тревожа,
Плыву на грани беды.
Рукой по телу скользя,
Смываю запах озона.
Как ты заметил резонно, —
Себя стыдиться нельзя.
Нельзя в себе хоронить
Свои простые порывы.
Горит светло и красиво
Желаний жаркая нить.
Её не стоит беречь,
Стыдливо пряча в ладонях,
Упрямо догмы долдоня,
Бежать от сладостных встреч.
Когда наскучит играть,
Я нить любви обрываю.
И часто меры не знаю.
Но так люблю загорать !
Кошка на цыпочках в кухню проникла,
Трётся о ногу.
Роза вчерашняя в вазе поникла.
Грустно немного.
Полночь. Кукушкой часы откричали.
В доме ни звука.
Чувствую: где-то за шлейфом печали
Прячется скука.
Жизнь эту щедрую я разучилась
Пить с упоеньем.
Рано ли, поздно ли — сдамся на милость
Успокоенью.
Что есть женщина? Рабыня и блудница,
Жалкой бабочкой летящая на счастье.
Если жребий мой — кому-то подчиниться,
То уж лучше — искушенному во власти,
Чтобы дергал он за ниточки умело, —
Этих ниточек в душе моей довольно,
Чтобы насмерть рвал их, если надоела,
Потому что только мертвому не больно.
Пусть он властвует безжалостно жестоко.
Я ж была и остаюсь холодной стервой,
По ночам читаю Бродского и Блока
И мужчин своих всегда бросаю первой.