Зачем сражаться? Проще сдаться в плен,
Заведомо смирившись с пораженьем,
Кичась «лица не общим выраженьем»,
Не делая попыток встать с колен.
Зачем бороться? Проще, высоко
Поднявши руки, замышлять интриги
И, небесам показывая фиги,
Пьянея, ложь сосать, как молоко.
Зачем идти? Стой, плача над судьбой,
Над будущим, которое пропало,
И, не начавшись, сразу прошлым стало,
В зародыше убитое тобой.
Пока летит самолёт МЧС,
Крыльями гладит высь,
Скажу вам так – не бывает чудес,
Сколько ты не молись.
Но там, в заоблачной высоте,
Иная лежит стезя.
Летят в самолёте сегодня те,
Кому без чудес нельзя.
За ними нет никакой вины,
Им мирные снятся сны,
Они просто дети, они больны,
Дети чужой войны.
И если молиться, молитесь о тех,
Кто в небе ведёт самолёт,
И помолитесь ещё за успех
Всех, кто детей этих ждёт,
Всех, кто готов спасать и хранить,
Как было уже не раз,
Чтобы до срока тонкая нить
Жизни не порвалась.
А главное – все молитесь о том,
Чтобы, в конце концов,
Каждый ребёнок в свой мирный дом,
Вернулся на землю отцов.
Но продолжает как факел пылать
Старый наш цирк-шапито.
Кто виноват, что огонь не унять?
Если не мы, то кто?
И снова летит самолёт МЧС
В синей холодной дали.
Мы сами – источник всех бед и чудес,
Наивные дети Земли.
Завтра будет два года. И этот отсчёт
Не закончится, знаю, вовеки…
По Немцову Мосту наша память течёт.
Наши жизни текут, словно реки —
Реки крови и слёз, реки славы и бед,
Реки истины, реки спасения.
Торжество поражений и горечь побед
В непрощенном сошлись Воскресении.
Их православие — как яд
В священном золотом елее.
Они в Елоховском стоят
На Пасху, как на Мавзолее
Стояли прежде их отцы
Духовные, в кольце охраны.
О, венценосные лжецы,
О, самовластные тираны,
Что под покровом тишины,
Трудясь «во благо» неустанно,
С народом собственной страны
Заигрывают, как с путаной.
Их дома псы и слуги ждут.
Корысть — их путь к фальшивой вере.
Они к святым мощам идут
Без очереди, с чёрной двери.
Им кажется, что их удел —
Бессмертие. Небесной манной
Доход от их великих дел
Ложится в прорву их кармана.
Ах, как же будет нелегко
Им, грандиозным, как верблюды,
Пройти в игольное ушко,
Чтоб выйти чистыми отсюда.
Не потехи ради, пользы для
Юлька изменяет. Способ старый.
Муж на 23-е февраля
Так мечтал поехать на Канары!
А бабла-то не было и нет,
И начальник просит постараться.
Юлька ловко делает м..ет —
Можно на Канары собираться.
Не судите Юльку. Муж-студент,
Мать в деревне, скоро будут дети…
А начальник — член-корреспондент
И ещё главред в большой газете,
У него полно своих проблем,
У него аренда дорогая,
У него поток горячих тем
И успешный статус попугая:
Вовремя, что надо, повторить,
Слово в слово, радостно иль грустно.
Попугай умеет говорить,
И его за это кормят вкусно.
Не судите. Он совсем не гад.
У него три дочки, две гитары…
Он покорно лижет власти зад,
Чтобы Юльке оплатить Канары.
А расскажите, как он умирал? —
Кричал, стонал, хрипел и кровью харкал?
А расскажите, как ещё вчера
Вам от его усмешки было жарко!
И Вы мечтали киллера нанять,
Чтоб разобрался с тварью беспородной,
Которая Вам не даёт ни дня
Спокойно жить и воровать свободно.
Но он и здесь Вам планы обломал.
Зажав в кулак до крови крест нательный,
Он хохотал, когда судьба сама
К нему вошла с диагнозом смертельным.
Упрямый рак, гнездящийся в груди,
Вгрызался в тело, отравлял и рушил,
И раскрывалась бездна впереди
Для бренной плоти, покидавшей душу.
А панихида долгою была,
И по углам зевали Ваши пешки,
Когда его душа в меня вошла,
По вам хлестнув знакомою усмешкой.
Как много правильных, красивых, громких слов —
Пустых и лживых.
Восторг болванчиков, кивки пустых голов.
Разгул наживы.
Легко обманывать того, кто верить рад
В своё спасенье,
Того, кто тлена не желает слышать смрад
Под воскресенье.
Свои не выдадут — прикормлены с руки.
Молчать не больно.
Хохочут умные, танцуют дураки,
И все довольны.
Не плачь, красавица. Обманут — не беда,
В обмане — сила.
Своих юродивых за правду ты всегда
Косой косила.
Стоишь берёзкою под ветром лживых слов,
Скрипишь и гнёшься…
Пока на дудочке играет крысолов,
Ты не проснёшься.
Вы пишете, что страх бежит по нервам,
Что в жизни не изменишь ничего.
А я ушла бы первой в сорок первом,
Как папа мой и сверстники его.
Я не была бы брошенной невестой,
Ушла бы вместе с тем, кого люблю,
И вероятность, что вернёмся вместе,
Стремилась бы, наверное, к нулю.
И что-то изменилось бы на свете,
Совсем чуть-чуть. Но не было бы нас.
И наши неродившиеся дети
Не стали б теми, кто они сейчас.
А мир бы жил, звеня и зеленея,
Не склонный ни рыдать, ни вспоминать.
И был бы генофонд Земли беднее.
А может быть, богаче. Если б знать…
Тельцу картонному служи,
Криви молитвой рот,
Прославь страну великой лжи,
Доверчивый народ.
Не верят здесь чужим слезам,
А верят лишь молве,
Чужим ушам, чужим глазам,
Газетам и ТВ.
Вожди с экранов говорят,
Клянутся на крови,
И обещают всем подряд
Жениться по любви.
Под грай пророков и ворон,
Враньём враньё поправ,
Здесь Карл и Клара делят трон,
Друг друга обокрав.
Врут под фальшивый звон монет
Кораллы и кларнет,
Что нет болезней, смерти нет.
Увы, и жизни нет.
С дивана встать —
Не значит встать с колен.
Ошибки, со слезами вперемешку,
Не принесут желанных перемен.
Лишь опыта усталую усмешку
Мы замечаем на лице друзей,
А на лице врагов — следы похмелья.
Наш старый мир — извечный Колизей,
Где жаждут только хлеба и веселья.
Храня огонь, задуй свою свечу,
Не трать до срока маленький огарок.
Настанет день, поможешь палачу
Разжечь костёр, чтоб ярок был и жарок.
Равняйся на движение толпы —
Путь долог, а проводники слепы.
Вы не слышите ничего.
Ничего вам давно не надо.
Вы понятие «большинство»
Заменили на сущность «стадо».
Вы привыкли под нос ворчать,
Всё. мол, плохо, кругом болото.
Вам удобнее промолчать,
Чем пытаться исправить что-то.
Всё случилось без вас, само.
Но виновны во всём не вы ли?
Вы пустили во власть дерьмо,
Потому, что свой голос слили.
В ваших генах хранится страх
Молча выживших и послушных.
Вы — великой державы прах —
Популяция равнодушных.
Я обращаюсь к вам, мои друзья,
И к недругам, и к тем, с кем не знакома.
К тем, чьё молчанье — гибель для страны.
Вам кажется, что ничего нельзя
Переменить. И вы сидите дома,
Не понимая, как вы все важны.
Возможно ль так себя не уважать,
Чтоб выбор свой считать пустым и тщетным,
А голос свой брезгливо презирать?
В кармане фигу весело ль держать?
Быть винтиком системы незаметным?
ПОКА ЕСТЬ ВЫБОР, НАДО ВЫБИРАТЬ!
Мутный, тяжёлый взгляд.
Острые колья.
Рифмы мои болят
Вашею болью.
Не уходила в тень
И не молчала.
Осень. Последний день
Перед Началом.
Струйки кровавых слов
Жгучи и едки.
Яства чужих столов —
Ваши объедки.
Птице гнезда не свить
В кроне горящей.
Вас не остановить
Мне, говорящей.
Ваш трёхгрошовый пир
Стоил ли Мекки?
Где-то в гробах квартир
Спят человеки…
Клёны знамён красней.
Целься, Ассунта!
Нет ничего страшней
Русского бунта.
Ваша черта
скверная —
клятвы давать
всласть.
Слово у вас
верное —
Вы ж, как-никак,
власть.
Рая нам ждать,
ада ли,
в славе
ваших лучей?
Вы же с руки
падалью
кормите палачей.
Ваша аудитория
Слепо-глухо-нема.
Девкой дрянной
история
ляжет под вас
сама.
Да-с, господа,
звери вы.
Красным горит заря.
Тысячу раз
верили.
Тысячу раз — зря.
Не умеешь врать?
А пора б…
Не желаешь брать?
Сам дурак.
Веришь всем подряд?
Это зря —
Люди говорят.
Ведьме на костёр —
Подсоби.
Был палач хитёр —
Не убил.
А давай на спор —
Под забор,
Выстрелом в упор.
Мне эту фразу слышать было странно,
Не ясно неокрепшему уму —
«Народ достоин своего тирана».
Теперь я понимаю, почему.
Я чувствовала — вам не пожелаю! —
Предательство друзей и месть врагов.
Я слышала, как с визгом, воем, лаем
Выходит страх людской из берегов.
Шагает страх по городам и странам,
Двойной спиралью памяти течёт.
Вчерашний трус становится тираном
И новым страхам открывает счёт.
Трус множится, взлелеянный веками,
К царям лояльный, лживый к небесам,
Готовый, если надо, бросить камень
В того, кто не боится думать сам.
Трус — как манкурт — бездушен и послушен,
Ни совести, ни чести, ни идей.
О, страх бесценен! Он тиранам нужен —
Рабов-манкуртов делать из людей,
Чья совесть крепко спит в двухсотых грузах,
Чью задницу лелеет голова.
Все тирании держатся на трусах,
Готовых предавать и убивать.
Я видела, как страх стирает лица,
И как он рубит головы сплеча.
Ни думать не способны, ни молиться
Слепые жертвы страха-палача.
Одетые в кровавые рубахи,
Уходят души их в небытие.
Все тирании держатся на страхе.
А страх — на жажде власти и вранье.
Молчишь, опять молчишь?
Ну что же ты, ну что же
Взгляд бегающий свой
Отводишь от меня?
Весна. Кричат грачи.
А ты глядишь — о, боже! —
Как над твоей сестрой
Глумится солдатня.
Ах, что же ты дрожишь?
В уме, до лести падком,
Вдруг память всколыхнёт
Сомнений вороньё.
Но нет, ты дорожишь
Покоем и достатком.
Никто не посягнёт
На царствие твоё.
Раскаявшись сто раз
И двести оправдавшись,
Прищурившись слегка,
Взираешь с высоты
На страшный, без прикрас,
Мир, где давно, продавшись,
Без рюмки коньяка,
Заснуть не можешь ты.
Как мне тебя просить
Подпрыгнуть выше роста?
Ты всех мечтал спасти,
Друзей обнять, как встарь…
Да, жертвы приносить,
Наверное, непросто,
Но проще, чем взойти
На жертвенный алтарь.
Мне противно воровство,
Кумовство, враньё, разруха,
Но противнее всего
Показуха, показуха.
Вот опять, как наяву,
Взгляд по-детски изумлённый:
Красят жухлую траву
Два солдата в цвет зелёный.
Застелив коврами грязь,
Весь надутый от бахвальства,
Ждёт, как встарь, уездный князь,
Ревизоров и начальство.
Ждёт главврач и командир,
Ждёт прораб и зам. завмага…
Вымыт дочиста сортир,
Есть салфетки, есть бумага.
А назавтра как всегда,
Грязный пол и слесарь пьяный,
Стухла в кулерах вода,
И закончились стаканы.
Всё тяп-ляп, да как-нибудь,
За фасадом та же слякоть.
Показуха — наша суть,
Пыль в глаза, чтоб не заплакать.
Нам с тобою от неё
Ни достатка нет, ни счастья,
Лишь притворство да враньё
Под гербом подобострастья.
Неужели тяжело
Жизнь построить без эрзаца?
Ведь всего-то и делов —
Просто быть, а не казаться.
Разговоры, бренчанье гитары,
Ледяное касание рук…
Электрические самовары,
До чего же вас много вокруг!
Вас всё больше, мои дорогие,
Тех, кто предал, и продал, и сдал.
Все мы прежние. Все мы другие.
А Жванецкий-то предупреждал…