Я в меловом кругу,
У бездны на краю,
Стою совсем одна в кровавой луже,
И выйти не могу,
И конь мой пал в бою,
И этот круг сжимается всё туже.
В кругу я, как в плену,
Но круг меня хранит
От монстров, что беснуются снаружи.
Проснусь или усну,
А бездна, как магнит,
И светлый круг становится всё уже.
Сражение моё
За право быть собой
Идёт к финалу. Разливайте вина.
Уже летит копьё.
Полцарства за пробой.
Сквозь круг твоё копьё летит мне в спину.
Током бьёт, как больная розетка,
Оголённое сердце моё.
Я игрунка твоя, мармозетка,
Дорогая игрушка, зверьё.
За оконным стеклом, как в витрине,
Ожидая тебя день за днём,
Я сижу в кружевной пелерине,
Глазки чёрным сверкают огнём.
Восемь метров запретного рая.
За окном — небосвод голубой.
Без тебя я почти умираю
И почти оживаю с тобой.
Платье голубое, как мечта,
Завтра я надену обязательно.
Август. Край зелёного листа
Пожелтел, что значит: «Будь внимательна!»
Мы пойдём с тобою в ресторан,
Притворимся беззаботной парою.
Позади немало лет и стран.
Впереди — я скоро буду старою.
Подожди. Пусти. Не обнимай.
Ты силён. И я на миг представила:
Август пролетит, и будет май,
Нарушая все земные правила.
Мы всё те же. Не видать в ночи
Сеть морщинок, что лицо уродует.
О любви сегодня помолчи.
Не пытайся воевать с природою.
Не планируй и не торопись.
В новый день вступая с осторожностью,
Я смирилась. Вот и ты смирись
С этой неизбежной непреложностью.
Подчинись законам бытия.
Знание сильнее, чем пророчество.
Завтра ты, а может быть, и я
Ощутим всю прелесть одиночества.
Я умею всё, что можешь ты.
Жизнь — прекрасный тренер, но безжалостна.
Платье голубое, в цвет мечты.
Застегни мне молнию, пожалуйста.
Проспект Олимпийский. Стекло и бетон.
Трамваи. Бульвары. Мечеть. Стадион.
Зеркальные окна. Вращенье дверей.
Игрушечный домик Театра Зверей.
Вдруг, в этот прекрасно отлаженный хор,
Фальшивою нотой — больничный забор.
Стена обвалилась. Ржавеет засов.
Чернеют глазницы пустых корпусов.
Больница, во имя «высоких идей»,
Закрыта. Здесь раньше лечили людей.
Лечили бесплатно. Об этом забудь.
А люди… Они проживут как-нибудь…
Иные заплатят. Иные, увы,
Уедут навеки из милой Москвы.
А я не уеду. Здесь дом. Здесь друзья.
Здесь дети и внуки. Здесь мама моя.
Выслушай. Это бывает так.
Вместе со мной войди в эту реку.
Просто представь, что диагноз «рак»
Выставлен близкому человеку.
Ранняя стадия. Шансы есть.
Ты всё возможное сделал сразу.
Как же чудовищна злая весть
Про отдалённые метастазы…
Все показатели говорят,
Что этот бой тебе не по силам.
Ты перепробовал всё подряд,
Ты показал его всем светилам…
И ситуация такова,
Что, от бессилья кулак сжимая,
Ищешь ты «правильные» слова
Лжи. Для того, кто всё понимает.
Врёшь во спасение, врёшь любя,
Оптимистично, фальшиво, слабо,
Врёшь малодушно, щадя себя,
Ночью в подушку скуля, как баба.
Он понимает, и знаешь ты,
Время сжимается круг за кругом,
Чёрное логово пустоты
Вас навсегда разлучит друг с другом.
Всё это было, и всё прошло.
Мы утаили совсем немного:
Как остающимся тяжело,
Как уходящему одиноко.
Эту правду простую
В который раз
Я опять сегодня пойму:
Свято место пустует,
И вместо Вас
Не занять его никому.
В унисон Вашей мысли
Вращалась Земля,
Пела, радовалась, цвела.
И не ради корысти,
А пользы для
Вы вершили свои дела.
Где-то в звёздной лавине
Парад планет.
Наша память — кадры кино.
Антипод у любви — не
Ненависть, нет:
Равнодушие, только оно.
Круговерти столичной
Привычный темп.
Водка пьётся легче, чем квас.
Ваша внучка отлично
Танцует степ,
Она так похожа на Вас…
………………………………………………………..
Перед третьим криком петушиным
Спит Москва. И медленно, в тиши,
По пустынным улицам машина
Чёрными колёсами шуршит.
Постоит у дома и умчится.
А тебя охватит пустота.
Ты, конечно, знал, что всё случится,
Но не думал, что случится так.
Лоб к стеклу холодному горячий
Ты прижмёшь, уставившись в окно.
Город спит, оглохший и незрячий.
Городу, по сути, всё равно.
Ни твоё раскаянье, ни жалость,
Не изменят замысла судьбы.
У тебя и выбора, пожалуй,
Не было. А может быть, и был.
Ты, закрыв глаза, рыданья давишь,
Крепко сжав зубами карандаш.
Ты же клятву дал, что не оставишь!
Ты же клятву дал, что не предашь!
Поздно.Ты не сможешь измениться,
Хоть распни себя вниз головой.
Веруй в воскресенье. И приснится
Милый образ, будто бы живой.
Веруй. Жизнь полна импровизаций.
В темноте, где не видать ни зги,
Веруй, что намеренья благи,
Что умеешь быть, а не казаться.
Всякий мерит мир своим аршином.
Но, едва достигнув высоты,
Перед третьим криком петушиным
Каждый отрекается. А ты?
Если боль нестерпимую 
долго терпеть,
Человек превращается
в зверя.
Он научится выть,
он разучится петь,
Перестанет молиться
и верить,
Из протянутых рук
тех, кто хочет помочь,
Он уже не напьётся
ни разу,
Он ослепнет от боли,
и вечная ночь
Озарит его раненый
разум.
Он без криков и слёз
перейдёт Рубикон,
Мысль его станет глубже
и шире,
И постигнет он
жизни великий закон,
Самый сильный закон
в этом мире:
Человек одинок. «Каждый сам за себя».
Боль уйдёт, если жить, никого не любя.
СОНЕТ
Нет, Родина — не люди, не земля,
не наш родной язык, не суп с грибами,
не шум берёз, не стоимость рубля,
не запах хлеба, нет… Лишь только память
о радостях, о боли, о войне,
о прадедах, о зверствах и победах,
о личном отношении ко мне,
о ею данных клятвах, общих бедах,
о материнской нежности и лжи,
о вечере на Волге, тихом, летнем,
о первом поцелуе в поле ржи
и о её предательстве последнем,
с которым не смогу прожить и дня.
Вот, Родина что значит для меня.
_______________________________________
Мы можем долго говорить
Про память детства, запах снега…
Но, чтобы Родину любить,
В ней надо видеть alter ego
И безгранично доверять,
И в ней собою воплотиться,
И точно знать, что всё не зря,
Поскольку я — её частица,
И всею кожей понимать,
Что в вечной суете и смуте
Мне Родина и вправду мать,
Не на плакате, а по сути,
Что верит безгранично мне,
Как я ей верила все годы,
Что можно встать спина к спине,
Чтоб вместе отражать невзгоды,
И не искать в признаньях ложь,
И знать, что я нужна ей тоже,
И понимать, что в спину нож
Друг другу мы вонзить не можем.
— Вот Родина…
_____________________________________
Дорога пройдена. Родник святой воды
Иссох до капельки. Несутся кони мимо.
И только Родина ударами под дых
Напоминает мне, что я ещё любима,
И повторяет мне: «Терпи, терпи, я — мать,
И лик мой чист и свят под маскою личины,
И будь любезна благодарно принимать
Мои удары, как блаженство, до кончины.»
— Вот Родина.
Как интересно Вы рисуетесь,
Ваш взгляд на мне, как на магните.
Зачем Вы мной интересуетесь?
С какою целью, извините?
В ответ — растерянность, смущение
И взор потупленный, невинный:
«Какие, доктор, ощущения
От реформаций медицины?»
Ах, ощущения прекрасные!
Реформа нас переменила,
Мы научились быть бесстрастными
И возмущаться в четверть силы.
Ни отоспаться, ни потрахаться,
Но жить намного веселее!
Нам очень нравится барахтаться
С петлёй, затянутой на шее,
И в ритме вечного субботника
Бараном биться о ворота.
А впереди — День медработника
И летнего солнцеворота.
Свой сон вчерашний завтра я пойму.
Похолодею.
Я не Кассандра, может, потому
Ещё надеюсь.
Но всё случится, как случилось в той
Легенде древней,
Где боль и страх накроют темнотой
Мою деревню.
Где, чтоб прорваться к свету впереди,
Нужна не сила,
А нужно сердце вынуть из груди,
Чтобы светило,
И все спасутся, кроме одного.
Не уцелеет
Лишь тот, кто света сердца своего
Не пожалеет.
За ним, за светом, долго все идти
С надеждой будут.
Он упадёт без сил, в конце пути.
Его забудут…
И сердце Данко, брошенное в грязь,
Ещё живое,
Идущий мимо благородный князь,
Добьёт ногою.
Не знаю даже, как и рассказать…
Трагедия. Шекспировская драма.
Беременная кошка. Ах, глаза!
Её глаза отчаявшейся мамы…
Нет. Всё не то. Здесь ласточек семья.
Живёт под крышей нашего буфета,
У них птенцы. На днях узнала я
Подробность замечательную эту.
Так вот, сегодня вижу я, бежит
Беременная кошка. Рядом реет
Чета знакомых ласточек. Кружит
Так низко, что крылами шерсть ей бреют.
А кошка — к людям. Ждёт, что защитят
От ласточек, от дикой их атаки.
Две птички словно заклевать хотят
Мохнатую. Но кошке не до драки.
Она слаба и бережно несёт
Своих котят, пока что не рождённых.
Разросшийся, тяжёлый свой живот
От ласточек спасает разъярённых.
Сосед сказал, что нынче из гнезда
Упал птенец, и ласточки так нежно
Над ним порхали… Но пришла беда:
Явилась кошка. То, что неизбежно,
Произошло. Птенца уж не вернуть.
Природе так пришлось распорядиться.
А кошке ни минуты отдохнуть
Уж два часа не позволяли птицы,
Кружили, словно требуя: «Верни!
Отдай дитя!» И кошка, сознавая
Свою вину, боялась, что они
Ей выклюют глаза. Едва живая
До человечьей стаи добралась,
И на руки залезла, недотрога.
Защита там, где сила есть и власть.
Ах, ласточки, простите ради Бога!..
Я вашу горькую память храню
Сердцем ли, кожей ли…
Вы не успели к победному дню,
Просто не дожили.
Сколько вернулось вас после войны?
Сколько осталось вас?
Тихо сменяется чувство вины
Чувством усталости.
Мы, поколения ваших детей,
В доски распилены.
Нашими жизнями ваших смертей
Не искупили мы.
Вы не увидите, и хорошо,
Фантасмагорию,
Как превратили в дешёвое шоу
Вашу историю.
Кровью политую вашу войну
Мы распиарили.
Нашу, спасённую вами страну,
Мы разбазарили.
Ваши надежды — под слоем земли.
Невозвращение.
Вашу победу мы не сберегли.
Нет нам прощения.
Я с миром явился. Нелепо и странно,
Что мир тот не длился и дня.
Все те, что вчера мне кричали «Осанна!»,
Сегодня распяли меня.
Нет дружбы. Нет веры. Есть крестная плаха.
Предательство. Ради чего?
Не истины ради и не из-за страха,
А чтобы попасть в большинство.
Бумажные книги… Они умирают.
Они засыпают, как рыбы на суше.
Хранит пустота электронного рая
Их вечные души, бесплотные души.
Не манят своим ароматом страницы,
Любовно никто их давно не листает,
Живое касание часто им снится.
О, мёртвая стая! Бумажная стая…
Вы слышали взрывы и звуки свирели,
Вас мазали ядом, терзали и рвали,
Вы видели, как ваши сёстры горели.
Но вы возрождались, и вы оживали.
Отныне удел ваш бесславный и долгий.
Ни пыли, ни плесени, ни возгоранья.
Хранят вашу тень электронные полки.
Ни жизни, ни смерти. Процесс умиранья.
И всё же я верю, что белые птицы
В своей электронной неволе очнутся,
И с шелестом нежным живые страницы
Руки человечьей привычно коснутся.
Тебя от сердца отрывая,
Гляжу, пытаясь наглядеться.
Моя родная Моховая,
Мой коммунальный праздник детства.
Пройду знакомыми дворами,
Где воздух так привычно лаком,
Там членовозы под парами
Теперь сверкают чёрным лаком.
Всё изменилось, но, как прежде,
Такие, навсегда родные,
Дома всё те же, окна те же…
Лишь двери новые, стальные…
Ах, Моховая, Моховая,
Моя ушедшая эпоха,
Где сладкой болью изнывает
Душа на верхней точке вдоха.
С тобой навек остаться мне бы,
Но вновь дела меня закружат…
Ты сбереги мне это небо
В твоих, знакомых с детства, лужах.
Всё верно, ребята. Вот так и бывает.
Мы видели это не раз.
Уходят друзья, друзей предавая,
Не поднимая глаз.
Уходят в пространство, уходят во время,
Уходят из света во тьму.
Раздавит души предательства бремя,
Дав полный простор уму.
Все старые связи оборваны разом.
Вчерашнюю жизнь круша,
Себя оправдает лукавый разум.
Но не простит душа.
Кто тут в спину готов стрелять?
Чьи угодники?
Да, чужую жизнь обнулять
Вы охотники.
Эй, лицо своё покажи,
Маска чёрная!
Где твоя, в крови и во лжи,
Гримуборная?
Под тобою скрипнет кровать,
Голос совести.
Расскажи-ка, как убивать
Ты готовился?
Расскажи, кто тебе платил.
С чьими мыслями
Ты детишек осиротил
Этим выстрелом?
Расскажи мне, как много вас,
Трусов радостных,
Для кого его смертный час
Будет праздником.
Нет, вам всем не открыть лица,
Не раскаяться.
Так и будете до конца
Страхом маяться.
Подстрелили сокола влёт
Вы, бескрылые.
Он же всех вас переживёт.
Нашей силою.
Вы простите меня, пожалуйста.
Не попасть мне в ваш светлый рай.
Я прощаю вас не из жалости,
Из любви, её — через край.
Камни выбросив из-за пазухи,
Мы, и дети, и старики,
Будем, как зверьё после засухи,
Воду пить из одной реки,
Будем плакать светло и каяться,
Выйдет сердце из берегов,
Будем болью чужою маяться
И молить за своих врагов —
Небесам посылать прошение
Тучи гневные не сгущать.
Ах, не трудно просить прощения…
Но как трудно порой прощать.
У всякой сути есть своя цена.
Не мы с тобою называем цену.
Похлёбку чечевичную до дна
Доел Исав. А брат благословенный,
Купивший первородство, вышел вон,
Историю людей переиначив.
И тридцати серебренников звон
Наш крестный путь навеки обозначил.
У всякой жизни есть своя цена.
Не мы с тобою называем цену.
Кому она, чужая жизнь, важна,
Важней своей, бессмысленной и бренной?
Тому, кто помнит смерти чёрный вкус,
Кто голод утолял водою талой…
А жизнь подорожала. Ну и пусть.
Три пачки масла. Много или мало?